Анкета, для нового персонажа, о стиле написания , строго не судить. Как художник видит, так и рисует. Может вам покажется это немного странным, но все же, я высказался так, как мне удобней всего. Сорри, что от первого лица. Посты будут как полагается, от третьего.

1.Имя Фамилия:
Louis Kellerman / Люис Келлерман. Друзья могут называть просто Лю, или Люи. Других сокращений он не признает.

2.Возраст:
18 лет. Родился 16-го марта.

3.Внешность:
Все говорят – внешность истинного француза, внешность типичного итальянца и так далее, а вот что сказать о Люисе, я честно не знаю. Какая бывает обычно внешность у жителей Германии? А Великобритании? – не знаю, никогда не задумывался, и уж тем более не задумывался о том, как должен выглядеть ребенок, унаследовавший черты и отца, и матери, которые, как уже понятно, были представителями вышеуказанных государств. Да и никто, кстати говоря, и никогда не мог определить национальность мальчика с первого взгляда – подросток подростком, без каких-либо выдающихся черт. Что, наверное, и к лучшему.
Первое, на что сразу упал мой взгляд при нашей встрече – волосы. Вообще это вполне логично, что прическа первым делом притягивает внимание, но даже если бы Люис был одет в клоунский костюм с красным мягким носом, я все равно бы сразу обратил внимание именно на шевелюру. Несчастные волосы, измученные своим хозяином до состояния сухой соломы – сколько раз они перекрашивались, даже сам Келлерман не вспомнит. Я точно помню, что в детстве у него были темно-русые волосы, почти черные, всегда коротко остриженные, почти «ежиком» – как и у большинства мальчишек. Увидеть его растрепанным или непричесанным было абсолютно невозможно, а о длинных волосах даже, и думать нечего. Представляете, каково было мое удивление, когда я встретился с ним через несколько лет – тогда он учился в 7-м классе в своей обычной школе – и поначалу даже не признал в нем своего старого и любимого друга. Да, я имею в виду все те же волосы, которые кардинально изменились, конечно, не без помощи шаловливых ручек Люиса. Иссиня-черные, издалека показались они мне действительно синими. Но синие волосы, это, же глупости, да? Оказалось, что нет, а для меня это было чем-то из области фантастики, особенно когда, я, приблизившись, разглядел, что кончики были когда-то покрашены  в темно-синий цвет, почти сливающийся с черным. Благо, тогда это уже сходило на нет, а сейчас, наверное, и совсем осталось только воспоминанием. Но, тем не менее, это придавало им явственный оттенок. Длинные… ну, длинные, это я, конечно, загнул, но по сравнению с тем, что помнил я из детства, это не было преувеличением.  Густое, растрепанное, торчащее в разные стороны, «рванье», которые она ощупь было сухим, как настоящая солома. И я так подозреваю, что этот кавардак на голове образовался не от отсутствия расчески, а от ее преднамеренного игнорирования.
Единственное, что не претерпело никаких изменений в его облике – глаза. Круглые, заурядной формы, среднего размера, как и раньше, они были светло-голубого цвета, безо всяких там вкраплений зеленых или серых искорок, или лукавых смешинок. Ясные, как мне всегда казалось, прозрачные, слово вода или стекло, никогда не меняющие свой цвет. Светло было или темно, кристальная голубизна никуда не пропадала, не балансировала между серым и зеленым, не темнела до карего, оставалась неизменной, за что я ее и любил. Независимо от настроения мальчика глаза всегда были слегка влажными, словно он сейчас заплачет, и выражали одно и то же – какую-то светлую грусть, поселившуюся в угольных зрачках. И совсем недавно я заметил, что цвет глаз смешно сочетался с синими кончиками волос… Ресницы, как будто вообще приготовленные всевышним не для этой человеческой особи, подходили только если к глазам – то ли серые, то ли соломенного цвета, совсем светлые, не бросающиеся в глаза длиной или пышностью, забавно контрастировали с перекрашенными с черным волосами, но, по крайней мере, походили на длинные светло-русые брови, обычно скрытые волосами. Понять, что на его лице натурального цвета, а что нет – довольно сложно.
Резкие, совсем мальчишеские черты лица, но сглаженные скулы, острый подбородок, торчащие уши. Вздернутый к потолку нос-крючок с небольшой россыпью веснушек, крылья которого раздуваются в ярости. И губы – тонкие, совсем тонкие, и создается впечатление, что недовольно поджатые, почему-то бледные и чаще всего разодранные.
Но сейчас, конечно, актуальнее вспомнить именно нашу последнюю встречу, чтобы описать его вам таким, каким является он сейчас, а не каким был раньше. Чертова мода повлияла на него, ибо мне трудно поверить, что на изменения своего облика его толкнули собственные ощущения. Хотя, кто знает, что там внутри?
Помимо прокола посередине на губе красовался тонкий белый шрамик, оставленный когда-то металлическим кольцом пирсинга, неаккуратно дернутого и вспоровшего нежную кожу, которая и так всегда была у Люиса болезненной. Из-за этой железяки он постоянно облизывает губы, дергает их зубами, раздирает пальцами – словом, они вечно обветренные, потрескавшиеся, и их бледность обычно даже не видно за краснотой, вызванной всем вышеуказанным. Помнится, столько раз просил я его выбросить из головы эти глупости, но разве послушался он меня? Нет, конечно, лишь, рассмеявшись, фыркнул, а через некоторое время проколол себе и ухо, в котором по обыкновению носит маленькое колечко, такое же, как на губе. Однако, несмотря на все эти капризы, внешне нельзя назвать его одним из приверженцев очередной дурацкой, на мой взгляд, моды «эмо». Сам я склонен считать, что все это лишь детские амбиции, которые скоро Люиса покинут.  Кожа у него смуглая, благодаря чему избежавшая участи многих бледнолицых подростков – прыщей, угрей и прочего. Думал я, что это от непрерывного пребывания на солнце в детстве, но даже в промозглой Британии кожа не посветлела. Он занимается… занимался «нашим» спортом – футболом, благодаря чему фигура  него была крепкая и спортивная, вот только ростом он, к сожалению, совсем не выдался – мой рост около одного метра девяноста сантиметров, а Келлерман достает мне, наверное, до губ своей лохматой макушкой. Правда, я расти уже врядли буду, а вот у Люиса еще все впереди.  Может, и наверстает.
Узкокостный, да, думаю, если бы не спорт, он выглядел бы совсем хрупким и невесомым. Узковатые плечи, но более-менее крепкие руки – нет, пальцы не пианиста, но и не лапа медведя, так, что-то среднее, вот только пальцы мозолисты и грубоваты, размер ноги же несколько больше, чем того требует рост. Подвижный – ну без этого в футболе никак, вы, насколько я знаю, с этим не знакомы. У Келлермана тихий голос, с явной хрипотцой, будто он начал курить лет в тринадцать. Практически никогда не повышает голос, поэтому окружающие могут услышать лишь монотонную тихую речь. Признаюсь, что мне доводилось выводить его из себя, но могу сказать, что быть тихим его идет намного больше. Чем громче, тем надрывней он становится, а хрипота проявляется все больше.
Никогда не видел его одетым в костюм или классический джемпер – только майки-безрукавки, в холодную погоду накинутые сверху толстовки, а под всем этим безобразием джинсы с кедами или кроссовками. Ничего примечательного в его гардеробе точно так же, как и во внешности не имеется.

4.Характер:
Побьюсь об заклад, что нет человека, знающего Люиса лучше, чем я. Вы знаете, иногда совсем необязательно находиться бок о бок с кем-то, чтобы узнать его – я вижу Келлермана насквозь в его письмах мне. Обычные рукописные письма, которые он регулярно пишет мне на смешных свернутых свитках, которые иногда не умещаются в длину на моем столе. 
То, что я был несколько старше Люиса, мне несказанно помогло – еще с его малолетства я примечал какие-то вещи, о которых он, может, еще не задумывался. Привычки, слова, обрывки мыслей, которые он иногда коротко высказывал, не задумываясь – все это было не настолько важно для него, сколько для меня. Любопытство, знаете ли, сначала это было всего лишь чем-то вроде опыта – наблюдать за младшими всегда интересно, тем более, когда это происходит неминуемо и помимо нашего желания.
Так уж вышло, что детство мы большей частью провели вместе, и лет до девяти я успел выучить те задатки характера, которые уже успели показать себя. Люис редко улыбался, хоть часто смеялся и еще чаще смешил остальных. Может кому-то покажется, что разницы между этими вещами нет, я не соглашусь, и уж по крайней мере для мальчика это было действительно полярными вещами. Улыбаться – искренне, от души, с проскальзывающей тенью счастья в глазах получалось не так уж и часто. И не оттого, что жизнь была тяжелой и тому подобное, просто для него имело какой-то свой смысл, какие-то особенные причины должны были по идее побудить его к этому. А смеяться и веселить всех – это просто без перерыва, что называется, настоящий заводила в компании. И пусть тогда еще эти детские компании компаниями назвать было трудно, задатки этого были неоспоримы. Не послушность и своенравность родились раньше него, никто не мог заставить делать его то, что он не хотел, но это была именно не послушность, нежели капризность – не капризничал он никогда. Максимум, что он мог сделать, это упираться на своем некоторое время, но после этого все же «слушался старших»,  и даже выполнял указания c завидным усердием и старанием. Он всегда старался делать все тщательно, аккуратно, так, чтобы за проделанную работу непременно получиться похвалу – это было его «пунктиком». Он искренне полагал, что если никто не высказал одобрения или восхищения, то что-то не так, что-то нужно переделать, а слово «спасибо» с превосходными степенями в придачу приносили необъяснимое удовольствие. Нет, конечно, ничего удивительного в этом нет, но это в восприятии мальчика было несколько гиперболизировано.
Люис очень нежный. Я не знаю, насколько это хорошо для мальчика, но мне это всегда безумно нравилось. В спокойном, расслабленном состоянии эта нежность явственно проскальзывала во всем – в выражении лица с едва заметной улыбкой, в грустных глазах, в легких движениях пальцев, в словах, которые он произносил. Сейчас я могу смело оправдать эту нежность, но тогда она казалась мне чем-то очень странным, вот правда, тогда этого было намного меньше. Близких людей он способен буквально носить на руках, окружать вниманием, заботой, которая, кстати, точно так же проявляется в его отношениях с окружающими. Понятие |любви| и |любви дружеской| для него диаметрально разные, хоть и любовь одинаково сильна. Нельзя полюбить лучшего друга как-то иначе, нежели дружески, и тем более, нельзя стать друзьями с тем, кого ты любишь – вот такого мнения он придерживается. Может быть, можно скрывать любовь за дружбой, но не более того. Ибо |больно|. Знаете такую фразу, «вызывает привыкание»? Так вот, о нем я могу такое сказать, не потому, что у него потрясающий характер, и все стремятся с ним общаться, как бы смешно это ни звучало, а потому, что каждый новый знакомый для него – человек, которого нужно максимально прочувствовать, утопить в невинном позитиве, пока еще не успев разочароваться. Да и сам страдает этой болезнью – привыканием. Быстро, практически моментально привязывается к близким по духу людям, тут же начиная ревновать ко всему и вся по поводу и без, даже если общение длилось не больше недели. И часто страдает из-за того, что слишком рано позволил себе лелеять какие-то одному ему ведомые надежды, которые с треском рушатся. Вообще очень восприимчив, порой обидчив, может позволить себе обидеться на глупость, которая задела его за живое, даже если разумом понимает, какие это глупости. Таких вот глупостей много было, которые казались совершенно безобидными, и не всегда я видел, как прищуривал он вечно влажные глаза, задетый за не ту струну. Слава Богу, отходил он довольно быстро, но никогда не отвечал на вопрос, что, же именно запало ему в душу, как я, ни старался это выведать – пора было прекращать наступать на одни и те, же грабли. Разочарование для него, безусловно, одно из самых неприятных чувств, которого он на самом деле боится как огня. Ну а больше всего, что неудивительно, боится разочарования в близком человеке, которому уже доверчиво открыл душу.
Непоседливость причудливо чередуется с замкнутостью, иногда выкарабкивающейся изнутри, конечно, именно из некоторых переживаний, которые приходится претерпевать. Как-никак, а детская дурь из головы еще не выбита – вы же заметили, да, что я ни разу не употребил слова «парень» в своем повествовании?.. Называть Люиса парнем было очень глупо, ибо он мальчик, именно мальчик, да и в принципе не старается прибавить себе «крутости» или взрослости. Келлерман не терпит одиночества, нет, оно, наверное, иногда нужно каждому человеку, но ему такой потребности испытывать пока не приходилось. Даже переживать он всегда предпочитал в обществе кого-нибудь, кто бы просто посидел рядом, давая возможность слушать тихое дыхание, такое приятное слуху во время мыслительных процессов. В такие моменты, когда Люис тихо сидел рядом, пальцами по полу или столу, он казался чересчур задумчивым, что было на него непохоже. Я так думаю, что эту задумчивость и какую-то «накрученность», которую он иногда организовывал в своем внутреннем мире, он старается засунуть куда-нибудь подальше, не показывая ее окружающим и не давая возможности утонуть в депрессии самому себе. И вы знаете, всех это вполне устраивает. Коммуникабелен и все такое, наилучший для него вариант – один-два близких друзей и тучи приятелей, которых при желании и необходимости можно использовать в различных целях. Нет, ну не в прямом смысле, а в смысле, с миру по нитке, а что-то нужное, или кто-то нужный найдется всегда.

5.Биография:
Ну что ж, дошла очередь и до истории, о его рождении, жизни,  и так далее.
Был прохладный весенний день. За окном только начинал таять снег, и поэтому погода была не самой приятной. Да и вообще, если посудить, день был отвратителен. Это было 16-го марта. Именно в этот негожий день родился я– Люис Келлерман. Не знаю, как насчет, ждали моего появления или нет, но, тем не менее, я был любимым ребенком. Что, конечно же, было приятно. С самого детства мне потакали во всем. Родители мои так сказать на деньги не жаловались, именно поэтому, у меня было все, чего мне хотелось. Так же я был на домашнем обучении, никто из преподавателей и слова кривого не могу мне сказать. Казалось бы, что из-за такого детства, вырастит разбалованный, эгоистичный балбес. Но нет же. Родители поняли, слава богу, оказались умными. И поняли, что так продолжаться не может. Меня потихоньку начали отучать от того, что было раньше, за что я на самом-то деле и благодарен своим родителям. Потому что благодаря им, я вырос нормальным человеком, а не зажравшимся стервом.
Воспитание у меня, конечно же, было хорошее, об этом позаботилась моя мама, за что ей спасибо большое. Так же и обучаться я начал не как все дети с семи лет, а уже с 5-ти начал проходить школьную программу. В детстве я был спокойным, поэтому уроки мне казались довольно таки увлекательным занятием. Мне нравилось, нравилось узнавать что-то новое, и со временем, я начал стремиться к знаниям. Примерно с восьми летнего возраста, я уже сам начал искать в домашней библиотеке книжки, которые мне были интересны как ребенку, и просто их читал. Мне нравилось ощущать себя образованным. Даже в столь маленьком возрасте, я любил с себя повозомнять ученого. Я так играл сам с собой, брал какую-то книгу, в которой были картинки, и в которой было много непонятных мне терминов, так же брал отцовские очки, и сам с собой в комнате играл. Задавая себе же вопросы, и отвечая на них, забавно, правда? Да, для маленького мальчика это забавно, для подростка же это – смешно. Хотя я наверное всегда останусь мальчиком, или же просто долго им буду. Так вот, о чем я там? Ах да, точно. О своем образовании. Ну что ж, примерно до класса пятого я был на домашнем обучении, и уровень знаний у меня был на класс седьмой-восьмой. Как не странно, но тяга к знаниям у меня не угасала, а становилась только больше. Так как, общаясь со своими ровесниками, мне нравилось поумничать, и показать себя умным. Как же смешно это со стороны смотрелось, но тем не менее.
В пятый класс я уже пошел в школу, конечно же, школа была для обеспеченных детей, так как считалось, что преподаватели там лучше, чем в обычных школах. Хотя я в этом не уверен, тем не менее. Ох… натерпелся же я в школе, с моей странной манией знать все, одноклассники некоторые надо мной смеялись, другие же издевались, и звали заучкой. В общем, друзей у меня в классе не было. А общаться с детьми, которые тоже хорошо учились, мне было не интересно, так как были они какими-то «деревянными», вот они действительно были типичными заучками. Хоть мне и было все интересно, в плане учебы, но в тоже время я был веселым, и даже сказать, мелким хулиганом. Как не странно, но некого чувства адреналина, мне постоянно не хватало. Ну а что? Помню даже случай был, примерно в классе шестом, когда я, что б доказать, то что я не зануда, стащил школьный журнал, и спалил его. Но почему-то было страшно моим одноклассникам, которые при этом присутствовали, а вовсе не мне. Мда, любил я поискать приключения на свою голову. Постоянно так же подшучивал над прислугой в доме, да и учителя потерпали, а со временем, и одноклассникам доставаться начало. От чего с одной стороны меня любили, потому что со мной можно было от души посмеяться, а с другой ненавидели, потому что из-за меня, над ними же и смеялись.
С каждым годом в мое жизни, то есть в жизни Люиса Келлермана, становилось все больше ярких событий, которые запоминались надолго. Я стал этаким шутником, хех… но шутил так много, что из всех моих проделок запомнилась только первая, ну понятное дело, потому и запомнилась, что первая. Остальное просто смешалось с тем количеством удачных и неудачных шуток, и просто забылись. Помню, я так же, очень любил уроки химии в седьмом классе, а особенно практические работы. Вот тогда и потерпал весь класс, вместе с преподавателем. Я не раз был отослан к директору, а так же не раз вызывали туда моих родителей. Но, тем не менее, как известно, деньги – сила.
Что ж касается моей жизни вне школы. То она была более скучной, так как на улице я практически не гулял, а дома с прислугой особо-то не повеселишься, и именно поэтому я все свое свободное время пределял учебе. Книги стали моими верными друзьями, с которыми я даже иногда разговаривал. Да смешно, а еще если со стороны посмотреть, то можно подумать, что я какой-то ненормальный, который помешан на чтении. А хотя, может так и есть, кто знает. Я ведь никогда не задумывался над тем, нормальный ли я, а впрочем, не плохой вопрос, нужно будет как-то это обсудить, но, пожалуй, не сейчас.
Ну что ж, поехали дальше? Знаю, что история моя не очень увлекательна, рассказать ее можно было и более красочно и интересней, но, тем не менее, я делаю это так, как помню, и как со мной все происходило. Жаль, конечно, что не все моменты запомнились. И так, а дальше я просто поступил в эту школу, в пятнадцати летнем возрасте, и проучился здесь 3 года. Наверное, эти три года, не были столь увлекательны, что б о них, что-то рассказывать. Поэтому я просто на этом закончу свою историю, а через несколько лет, она просто сама продолжится.
6.Таланты:
Он просто начитынй мальчик, нет у него особых талантов.

7.Желаемый статус:
[Morbid Reveries]

8.Как попали на форум?
Да я давно тут, не помню как.

9.Будете ли нас рекламировать?
Честно? Нет… я и свой то не рекламлю.